Нина Мечковская - Социальная лингвистика [таблицы в рисунках]

Рационально-историческое своеобразие литературного языка существенно зависит от характера взаимоотношений между литературным языком и нелитературными формами существования языка (территориальные и социальные диалекты, просторечие, сленг). Есть литературные языки, отделенные от нелитературной речи малопроницаемым барьером, и, напротив, языки, где граница между литературной и нелитературной речью подвижна и постоянно нарушается.

Так, в русском языке литературная речь в целом довольно терпима к просторечным, вообще стилистически сниженным вкраплениям. Поэтому в речи комментатора, международного обозревателя, спортивного журналиста, публичной речи гориста вполне обычны просторечные краски. Вот, например, типичные фрагменты из речи судебного обвинителя: Желая получить еще более прочные гарантии, набивая себе цену, Пеньковский настойчиво требовал от разведчиков организовать ему встречу с высокопоставленным английским представителем; как мог … докатиться до тягчайших преступлений; не гнушался всякими безделушками и барахлом, полученным от своих "дорогих друзей"; расплачивались за ротозейство и болтливость (Судебные речи советских обвинителей. М., 1965. С. 238, 245, 246, 247).

С другой стороны, и в разговорной русской речи могут использоваться, причем без особых экспрессивных целей, языковые средства книжных стилей — канцеляризмы, специальная терминология. В порядке иллюстрации можно привести фрагменты обиходных разговоров, записанных на магнитофон в ходе исследования русской разговорной речи: 1. [Воскресное утро в семье. Разговор мужа и жены]. Б. Алк! Ты с носом что-нибудь сделай! [У А. насморк]. А. Сейчас!.. Б. Помажь | тепло оденься | накапать надо || Принимай какие-то меры || Носки надень теплые. 2. [16-летняя школьница. Речь идет о занятиях в театральной студии]. Ну когда я была в пионерском возрасте я занималась во Дворце пионеров в студии | |… Через год… М… Ну я не знаю || Вообще я немножко боюсь даже иметь только профессию актрисы… | | Потому что | ну это такое проходящее дело мало ли что такое случилось с голосом еще и ни… ты собственно говоря остался без куска хлеба || [Со смехом]. Поэтому они тоже стараются даже сейчас стараются приобрести какую-нибудь профессию… (Русская разговорная речь: Тексты. М., 1978. С. 244, 215–216).

Иная картина наблюдается в таких языках, как французский или чешский. Здесь литературная речь и просторечие значительно удалены друг от друга, и это расстояние преодолевается с трудом.

В "молодых", или "новых", литературных языках (белорусском, украинском, словенском), напротив, языковая дистанция между обиходной разговорной речью на литературном языке и диалектной речью, географически близкой к литературному языку, почти не заметна. Легкая диалектная окраска такой речи не воспринимается как "неправильность"; скорее, это подчеркнутый "местный колорит" и языковая "органичность", вполне приемлемые в литературнообиходной (некодифицированной) речи.

Различия между разными языками в степени стилистического контраста между литературной кодифицированной и разговорной речью приходится учитывать при переводах. Так, вполне терпимый в русской публичной речи фразеологизм набивать себе цену (пример см. выше) при переводе на чешский требует стилистически более нейтрального соответствия — чтобы не нарушить степень стилистического контраста, допустимого в чешской литературной речи.

Различия между отдельными литературными языками могут заключаться в глубине и определенности смысловой дифференциации вариантных и синонимических средств языка. Для таких языков, как французский, английский, русский, безразличное употребление вариантов в целом не характерно. В других языках, например в белорусском, словенском, сербском, распространено функционально незначимое варьирование, т. е. во многих случаях выбор варианта из ряда параллельных или синонимических средств не связан с ощутимыми семантическими и/или стилистическими различиями.

Например, в русском языке выбор краткой или полной формы прилагательного в позиции сказуемого обычно функционально значим. Краткие формы чаще обозначают признак, ограниченный во времени или в каком-либо ином отношении, полные же формы — признак абсолютный, постоянный (ср.: девочка больна — девочка больная, пальто коротко — пальто короткое). Иногда краткие формы в сравнении с полными ощущаются как более книжные, с этим связана их отвлеченность, строгость, иногда категоричность. А.М. Пешковский, сопоставляя полные и краткие формы прилагательных (речь идет о синтаксически сходных репликах в "Трех сестрах" Чехова: "Ты, Машка, злая", "Ты, Маша, глупая", "О, глупая ты, Оля"), замечает: "Все три реплики отнюдь не враждебны. Это — по-родственному, по-дружески. Но сказать ты зла, ты глупа есть уже оскорбление… Ты зла — это голое констатирование факта, к которому не идет дружеский тон и небрежно-разговорный стиль" (Пешковский 1956, 226). В отличие от русского языка, в белорусском языке полные и краткие прилагательные употребляются без каких-либо заметных смысловых и стилистических различий (при том что полные формы употребляются чаще).

В белорусском языке обычно меньше также степень дифференцированности слов в синонимическом ряду. Например, по данным "Тлумачальнага слоўніка беларускай мовы" в 6-ти книгах (Минск, 1977–1984) и "Слоўніка сінонімаў i блiзказначных слоў" М.К. Клышко (Минск, 1976), между синонимами дрэнны, кепскі, благі нет ощутимых различий ни в семантике, ни в стилистической окрашенности. В аналогичном синонимическом ряду в русском языке — плохой, дурной, скверный, худой — слова дифференцированы в большей степени: дурной употребляется преимущественно в литературно-книжной речи; худой в современном литературном языке употребляется лишь в отдельных выражениях (не говоря худого слова, быть на худом счету), в пословицах и поговорках, а в других случаях слово имеет просторечный характер; скверный имеет усилительное значение и т. д. (по данным "Словаря синонимов русского языка" в 2-х томах, под ред. А.П. Евгеньевой. Л., 1970–1971).

Следует подчеркнуть, что различия языков в степени дифференцированности параллельных и синонимических средств нельзя объяснить субъективными факторами, т. е. различиями в степени и характере кодифицированное™ языковой нормы. Дело здесь не в разной подробности или зоркости словарей и грамматик, а именно в объективной картине — в том, что в "мйлодом" литературном языке функциональное размежевание параллельных средств могло еще не сложиться.

Факторы национально-исторического своеобразия литературных языков

Встает вопрос о тех причинах, которые обусловливает различия в характерах конкретных литературных языков. Очевидно, что эти различия не зависят от степени генеалогической близости языков. Так, ближайшие родственные языки могут быть весьма различны по типологическим особенностям своих стилистических систем (например, русский и белорусский, чешский и словацкий). С другой стороны, языки, далекие в генеалогическом отношении, могут быть сходны с точки зрения типологии литературных языков (например, русский и французский литературные языки).

Норма литературного языка — явление национальное и историческое. Именно в своеобразии культуры и истории народов лежат факторы, определяющие своеобразие их литературных языков. При этом особенно существенны те исторические условия, в которых происходило формирование национального литературного языка.

В типологии литературных языков очень важны хронологические границы понятия, "современный литературный язык". В различных национальных языках продолжительность того последнего этапа в истории языка, который в настоящее время осознается носителями языка как "современный", может быть существенно разной. Отношение говорящих к определенному диахроническому этапу в истории языка как к языку "современному" или, напротив, как к языку "вчерашнем дня" проявляется в хронологических границах читаемой в современном национальном коллективе отечественной литературы. Эти границы в основном совпадают с творчеством классиков национальной литературы, в художественной практике которых формировался национальный литературный язык. Так, основные черты современного итальянского литературного языка складываются в XIII–XIV вв:, в творчестве "великих флорентийцев" — Данте, Петрарки, Боккаччо; начало современного французского литературного языка относится к XVII в. (драматургия Корнеля, Мольера, Расина); начало современного литературного русском языка — это 20 — 30-е гг. XIX в. (творчество Пушкина); становление современного белорусского литературного языка связано с именами Винцента Дунина-Марцинкевича и Франтишка Богушевича (середина — вторая половина XIX в.).